Литературный конкурс “Невыдуманные истории”

Ольга Шаблинская
Акклиматизация
Поездка в Штаты, первая в его жизни, могла стоить ему карьеры – при неудачных раскладах. Но при удачных могла стать и ступенькой в упорном движении вверх. Юрист Макс Кокин был человеком упорным. Десятидневную командировку в Вашингтон, где у фирмы имелась штаб-квартира, он выстраивал, высиживал года два. Фирма давала ему шанс. Фирма производила сверхсовременное медицинское оборудования и широко его внедряла. Благодаря Кокину – весьма широко. В Москву он мог вернуться директором филиала.
Собирая в пятницу чемоданы, он особо тщательно отбирал в отдельный пластиковый пакет лекарства. Отбирал в основном на случаи простуд, бессонницы и желудка. В десятидневный ответственный период очень важно было не болеть и вообще никак не тяготиться организмом. Следовало излучать энергию и вообще быть в форме. Хотя, в сущности, Макс и так здоровьем и потенциями обижен не был. В свои круглые 30 выглядел на 28 и дважды в неделю ходил качаться в зал через дорогу. Он ощущал себя сильным и уверенным в себе. Он нравился женщинам, о которых отзывался, используя иногда веселое и емкое словечко «бабье».
Жена Элла, наблюдая с боку за сборами, провокационно советовала взять с собой презервативы. С учетом тихо бушующей эпидемии AIDS и вообще… В тон Элле, ухмыляясь, Максим ответил, что американские его вечера скорее всего будут насыщены мыслью о ней, но если что – все необходимое можно будет прикупить на месте.
Уже в самый день отлета, ранним утром Элла бегом принесла ему в ванную тонко звенящий «Венгерский танец» Листа. Передав мобильник, она осталась в дверях. Максим с зубной щеткой слегка напрягся, поскольку это могла быть Лиза. Но это оказалась не Лиза, а Полина Аркадьевна из финансового отдела, она собиралась лететь тем же рейсом. Он поговорил облегченно, а Лизе решил звякнуть уже из аэропорта.
Вашингтонский апрель трепетал широкой листвой каштанов и по-летнему сиял. Кокина вместе с еще двумя сотрудниками поселили в уютной гостинице Ромада Инн – с рощицей декоративных пальм у входа, в двух шагах от Джорджтауна. На второй день их зазвала в гости в собственный дом в дальнем пригороде Чантилли влиятельная русская женщина – Лидия Резвина. В пирамидоподобной иерархии фирмы она занимала позицию близкую к вершине, координируя все российские филиалы. Она не красила пышных седых волос и носила очки с затемненными стеклами на холеном загорелом лице. Она сама заехала на джипе за Кокиным и кампанией.
Они провели чудный вечер, попивая вино на открытой веранде и беседуя. Кокин пылко восхищался хозяйскими персидскими котами и планировкой усадьбы. Лидия оставила всех троих на ночлег, выделив на втором этаже западного крыла три гостевые комнаты. Что казалось естественным. В Доме вполне можно было бы оставить ночевать российскую Государственную думу в полном составе (после чего Дом, конечно, пришлось бы ставить на капитальный ремонт).
Это был последний безмятежный вечер Кокина. Утром, принимая душ, он поначалу не придал значение тонкому свербящему ощущению. В сокровеннейшем уголке организма, только что использованным в целях мочеиспускания, вкрадчиво поселился голодный муравей. Некоторое время он примеривался, покусывая нежную плоть. Потом вроде бы затих. Кокин обеспокоенно помял, потеребил сокровенную плоть, но ничего не понял.
В полдень он докладывал перед членами правления, слушавшими его доброжелательно. Посередине доклада, но ближе к концу муравей проснулся и вгрызся в слизистую уже серьезно. Кокин покрылся потом и сбился. Аудитория улыбчиво внимала. Он все-таки закончил доклад, уже путая английские слова и борясь с позывом. Потом еще полчаса мужественно отвечал на вопросы, злоупотребляя в тяжких английских фразах словечком-паразитом «well». После был кофе-брейк, и ему удалось вырваться справить нужду. У писсуара, напоминавшего бело-розовую морскую раковину, он стоял довольно долго с перекошенным лицом. С полминуты его пытали раскаленной проволокой: ее медленно из него извлекали. Важнейший симптом был налицо. Сомнения отпадали.
Умываясь и вглядываясь в бледное отражение, он пытался собраться с мыслями. Ситуация выглядела диковатой.
В фойе ему долго тряс руку Алекс Герр – его куратор из центрального офиса. Почему-то хотелось верить, что Герр когда-то тоже испытывал это. Макс кивал, слабо улыбаясь. Первое, о чем думалось – найти аптеку. Спросить антибиотик, которые лечил бы от этого. Хотя сначала нужно было еще вспомнить или узнать название. Тут следовало признать. Примерно шесть или семь лет назад жизнь уже дарила Кокину скромный опыт борьбы с данным недугом. Тогда он вляпался не один, а за компанию с другом – источником инфекции они пользовались с ним на пару. Беспечный Макс уже запамятовал, что они там принимали. Препарат добывал друг.
Звонить в Москву с мобильного следовало, конечно, с улицы. В офисе было полно русскоязычных, черт бы их подрал. На углу он остановился, бросил пару коротких взглядов по сторонам и набрал телефон Кирилла Беседина. Вашингтонский полдень примерно совпадал с вечерней сказкой для малышей в Москве. Кириллу надлежало быть дома или в клубе. Кокин долго считал гудки. Наконец, старый друг проклюнулся – на фоне гула. Следовало понимать, он хорошо проводил время.
– Кирилл! –истомившийся Макс заорал так громко, что проходившая рядом чернокожая женщина испуганно дернулась, – Кир, ты слышишь меня? Слушай, это срочно! Вспомни, пожалуйста, чего ты нам покупал лет семь назад, когда мы с тобой болели, а?
– О чем ты? – кокетливо изумился друг на фоне шума и музыки, – Кто? Чем болели?
– Гонореей, – прорычал Кокин, мотая головой, – как он назывался, антибиотик этот?
– А ты где вообще? Почему эта тема стала вдруг так актуальна? – продолжал веселиться друг, которому, похоже, было хорошо.
– Кир, я в Штатах, в Вашингтоне, – проговорил Максим пересохшими губами, – у меня командировка. Говори, ради Бога быстрее, а то у меня деньги на счету кончатся! Ну, вспомни!
– О, брат! В Вашингтоне это, правда, самый актуальный вопрос!
– Кирюха, – повторил Максим, опускаясь на корточки под могучей стеной многоэтажного билдинга, – у меня нет времени. Прошу тебя. Как. Назывался. Тот. Антибиотик.
Последовала пауза, в течении которой Вадим, судя по всему, перемещался в пространстве, наполненном гулом. Потом его голос неожиданно возник снова. Кирилл говорил глуховато, и уже со знакомыми резкими интонациями.
– Слышишь меня? Тетрациклин… Да. Те-тра-ци-клин. Все, я тоже не могу сейчас базарить.
Вывеска «Pharmacy» обрисовалась на кирпичном фасаде сбоку даже ближе, чем он думал. Повезло. В аптеке Максим, пометавшись с минуту между стеллажами, сунулся к продавцу. «Тетрациклин? – повторил тот, поднимая брови, – о да. Нужен рецепт. Вы уже заказывали?» И перевел взгляд на экранчик компьютера. Кокин стиснул зубы, провел ладонью по лицу и вышел вон. Этого следовала ожидать. Даже на такой древний препарат у них тут нужен был рецепт. Бред.
Вернувшись снова в зной, он беззвучно потряс кулаками, проклиная американское здравоохранение. Оно показало всю свою подлую сущность. Оно было заточено на интересы хапуг в белых халатах. Только сейчас Кокин это осознал, хотя и раньше что-то слышал.
Промаявшись до вечера, отсидев еще несколько душных часов в учебной аудитории и заполнив еще десяток идиотских анкет (психологи фирмы изощрялись), и трижды посетив туалет (каждый визит в камеру пытки был теперь на счету), Максим вымучил решение. Перед самым разъездом он попался на глаза Лидии. Он не успел вымолвить и слово, как она выстрелила в него сочувственной фразой.
–Боже, Макс, у вас такой изнуренный вид, это, конечно, проблема первых двух дней, это акклиматизация! Вам нужно просто отоспаться!
Сказано было на редкость к месту. Максим добавил физиономии вселенской скорби и пожаловался на жуткую боль горле. Вчера неосторожно выпил что-то холодное. Плюс, конечно, акклиматизация. Горло его слабое место. Он привык. Есть один простенький препарат, который всегда ему помогал.
Макс потупился. Лидия подивилась.
–Правда? По-моему этот антибиотик давно устарел. А вы уверены Макс? Может быть, просто пополоскать чем-нибудь? Я попробую спросить у своего терапевта, он, кстати, русский. Доктор Быковски… Он позвонит в аптеку. Может, я посоветусь с ним, зачем обязательно тетрациклин?.. Может, какой-нибудь другой, более новый препарат? Не знаете? Ну, хорошо-хорошо. Как хотите…Позвоните мне вечером, я скажу вам адрес аптеки.
В номере Ромада Инн он некоторое время бродил в волнении по балкону, тупо таращился в телеящик – набирался мужества, готовясь изведать ад мочеиспускания. Потом приходил в себя. Около девяти он созвонился с Лидией. Та сдержала слово. Десятью минутами позже Кокин уже мчался сквозь теплый вечер мимо пальм и цветных огней к круглосуточной аптеке. Судя по карте города, ее можно было обнаружить в двух блоках от отеля, но взвинченный Кокин все же проплутал изрядно. Завладев заветной коробкой с лекарством (стоившей жалкие четыре доллара – вот цена счастья!), он купил еще и пластиковую бутылку с водой, и тут же на месте проглотил три желтые капсулы. Он смутно представлял себе необходимую дозу, но помнил, что лет пять назад, отражая атаку подлой болезни, красных пилюль пил по многу.
Наутро основной симптом явно ослаб, хотя совсем не исчез. Высиживая очередной корпоративный семинар и вяло заполняя страничку с тестовым заданием, Кокин угрюмо размышлял о том, кому бы он мог быть обязан. Судя по продолжительности инкубационного периода, обязан он мог быть только Лизе. Он даже мог вспомнить (дав памяти небольшую работу) сам трепетный момент, когда именно его плоть оказалась незащищенной. Обычно пользуясь средствами защиты, он бывал весьма чуток, даже строг. Но тут, похоже, дал послабление. Скорее всего, это был момент, когда услажденная Лиза принимала душ.
Он взглянул на часы и выудил из коробки еще три капсулы ядовитого цвета.
Вечером он отправился вместе с опекающим его Алексом Герром на окраину города, куда-то в район Пентагона – в молл, гигантский торговый центр. Симптомов он вроде бы почти не ощущал. Но радости от этого было мало. Теперь ему было худо. На смену симптомам пришло ощущение тяжести в желудке. Еще Кокина теперь тошнило – особенно, когда откуда-нибудь с боку, из маленьких кафе накатывали съестные запахи. Максим тоскливо начинал сознавать ужасную вещь: лекарство давало побочный эффект. Очередной прием оказывался невозможен. Он продержался чуть больше часа и запросился домой.
–Ты заболел, Макс? – забеспокоился его куратор. Кокин аккуратно пожаловался на простуду и опять же на акклиматизацию. Алекс посочувствовал и напомнил о завтрашней встрече с Самим. Кокин помнил и обещал быть в форме. Алекс, будь он неладен, не отставал и еще минут пять с озабоченной мордой навязывал помощь.
Оказавшись в гостинице, Кокин погрузился в темное отчаяние. Ясно было, что желтые капсулы, заставившие организм страдать, он больше принимать не должен. Помаявшись, побродив из угла в угол, Кокин осознал, что на контакт с официальной медициной идти придется. Он помнил: доктор – бывший соотечественник, знакомый мадам Резвиной. Ему бы Кокин, пожалуй, сдался. Опять же – он бы предпочел выговаривать признание на родном языке. Семейный доктор мог, понятное дело, сдать его мадам. Вполне. Но тут хотелось надеяться на ее снисходительность.
Перед сном он вынужден был долго стирать в раковине свои синие в полоску трусы, которые почему-то любила жена. Они уже носили следы недуга.
Наступил день встречи с Большим боссом. От приема препарата Кокин воздерживался уже сутки. В главном офисе фирмы, в ее штаб-квартире он был впервые. Комплекс зданий нависал над пересечением 16-й и М-стрит гигантским тускло-голубым кристаллом. Внутри, в ядре комплекса, как и положено, устроен был атриум – гулкий внутренний дворик под стеклянной крышей, обсаженный искусственной пышнозеленой флорой.
Большой босс оказался седым румяным джентльменом с ледяным взглядом. Беседа вышла долгой и нудноватой. Когда босс поднял вопрос о давнем предложении Кокина – открыть филиал в Екатеринбурге, Максим почувствовал, что худшие опасения подтверждаются: процесс возобновился с удвоенной силой и страдающая слизистая уже начала исторгать из себя гной. Ощущение было изысканным. Вероятно, взгляд его остекленел, поскольку босс благодушно заметил:
–Я понимаю: вы испытываете нетерпение…Да? Однако, это очень крупное решение. Вам надо еще подумать над ним.
— Да, – обреченно согласился Кокин.
Лидии он позвонил прямо из главного офиса, с первого этажа голубого кристалла. Сразу после посещения туалета. В процессе он думал, что сейчас скончается. Дозвонившись, он плохо выговаривал слова. Лидия слегка встревожилась, но от вопросов воздержалась и телефон врача дала. Кокин скороговоркой пояснил, что хотел бы посоветоваться с ним в связи с затянувшейся акклиматизацией.
До вечера он еще колебался, вернее не мог заставить себя совершить неизбежное. Это расплата, лихорадочно размышлял Кокин, вышагивая по гостиничному номеру, это наказание. Будучи человеком глубоко нерелигиозным, он теперь с каким-то болезненным интересом рассматривал свою беду именно в таком ракурсе.
Услышав голос доктора, Максим, запинаясь, представился, извинился и коротко изложил просьбу. Он тщательно продумал фразу. Доктор, однако, ответил не сразу: пауза тянулась довольно долго – секунд пять. Кокин успел обмереть. Потом доктор сухо уточнил, уверен ли Максим, что это гонорея, и где произошло заражение, в Москве или уже по приезде? Кокин предельно твердо ответил на оба вопроса. Доктор Быковски, помолчав, продиктовал адрес аптеки и сразу же повесил трубку, не став ждать благодарностей.
Аптека находилась рядом со станцией метро «Фогги Баттом», и Кокин впервые воспользовался вашингтонской подземкой. В маленьком пузырьке, который он получил, уплатив 120 долларов, было всего шесть таблеток. Всего шесть! Принимать их следовало по одной в день. Как и три дня назад Кокин проглотил снадобье тут же в аптеке, купив флакон с питьевой водой.
Его пятое утро в американской столице было утром обновления и надежды. Апрельское солнце било в окно. Симптомы исчезли. Следующие пять дней Кокин методично принимал спасительные пилюли, придавая ежеутренней процедуре характер ритуала. В эти дни он неоднократно встречал в офисе на М-стрит седоволосую Лидию и инициировал вкрадчивые беседы, пытаясь уловить перемены в ее отношении к нему. Но так ничего и не уловил.
Директором филиала его все-таки не назначили. Но огорчения Кокин почему-то не испытал. Сам себе он казался странно успокоенным и просветленным. Примерно через неделю после возвращения ему на сотовый позвонила Лиза. Она застала просветленного Кокина в буфете.
–Привет, – сказала она весело, – прилетел? Почему не позвонил?
–Привет, – ответил Кокин ласковым и сдавленным голосом, – слушай, у меня совещание сейчас. Не можешь позвонить через часок?
Домашний и служебный телефоны он ей все же не давал: теперь он был в этом уже почти уверен. Выбежав на улицу, он в ближайшем салоне купил себе новую сим-карту. Потом сразу же позвонил Агееву и Добружанскому, от которых ждал звонка на сотовый. С остальными можно было погодить.
–Понимаешь, уронил телефон в суп. Ну да, прям в суп! – пояснял он, – и карта, вроде, из строя вышла…Запиши новый…
Добружанский смеялся.

ishablin@yandex.ru

8-905-7759979

Участвовать могут только те, кто имеет диплом о медицинском образовании?

А в положении конкурса указано, что писатель должен иметь диплом о мед./фарм. образовании. Поясните, пжл.